Не зря ребята во дворе
Не любят Петьку-дурачка -
Он в позапрошлом январе
Нашёл на стройке хомячка...
Зверёк от холода втыкал,
Свернувшись в маленький клубок
Замёрзшей коркой чёрный кал
Покрыл его хомячий бок
Мальчишка в шапку положил
Полуживого хомячка
Принёс домой, ему налил
Немножко в блюдце коньячка;
Хомяк и бровью не повёл,
Не смог к тарелке подползти -
Ведь на морозе он провёл
Никак не меньше дней пяти...
И хомячка холодный нос
Потрогал Петя чуть дыша
"Ебать, да он совсем замёрз..." -
Подумал мальчик не спеша.
Он вспомнил школьную столовку:
Чтоб разморозить бычий фарш
Кладут его в микроволновку...
Так поступил и Петя наш.
Захлопнул дверь, нажал на кнопку -
Зашевелился хомячок,
Открыл глаза, поднял головку,
Потом послышался щелчок...
У Пети просто сжалось сердце,
Потом внутри как ебанёт...!
Мальчишка - к печке - а на дверце...
Кто видел "Муху" - тот поймёт...
Надрала жопу мама круто,
Отец кричал: "Садист! Убью!"...
Лишь хомячонку в ту минуту
Уже всё было по х*ю...

Собачке как-то Бог послал кусочек мяса, -
На ель бедняжка взгромоздясь
(Чего не делала доселе отродясь -
Да вот река конкретно разлилась),
позавтракать совсем уж собралась,
Да призадумалась...
А мяса кус во рту держала...

На ту беду с Мазаем рядом лодка проплывала.
Мазай увидел кус, -
Мазая "понесло":
Он, поудобнее перехватив весло,
Без всплесков - тихо к песику подходит,
Вертит веслом,
И с мяса глаз не сводит...
Прицелился он тихо - чуть дыша...
И как веслом ударит по ушам!

Собака взвизгнула во все собачье горло,
Пошла ко дну, из раны кровь поперла...

Мазай с тех пор же потерял покой! -
Собака ночью выла под луной -
Погромче Баскервиллей был тот вой!
А то к Мазаю шастала домой,
Он поседел, замкнулся, стал немой -
И чтоб не сильно мучицца виной -
Спасать он зайцев стал от наводнения весной...
Но по ночам, не зная почему
Топил собак, мыча загадочно: "Му-му"...

Тургеньев услыхав все приукрасил -
В его рассказе появляется Герасим...
А Толкиен забил последний кол -
Мазай в его рассказах - Смеагорл...

А мы, всей правды ранее не зная,
В героя превратили Дед Мазая!

Убежало одеяло, улетела простыня.
И подушка, как лягушка, убежала от меня.
Я за свечку - она в печку, я за книгу - та бежать:
Больше анашу такую, я не буду покупать.

Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу.
Выбили все зубы сразу, больно врезали по глазу.
Вырвали кишечник, бронхи. …стал он маленький и тонкий.
Все равно его не брошу. Потому, что он хороший.

На кровати, на диване,
На полу и в мокрой ванне,
В душе, в бане и в сортире,
И у друга на квартире,
На пеньке в лесу душистом
И в ромашках в поле чистом,
На меже да и на грядках,
На навозной куче гадкой,
На работе, в институте,
В цирке (прямо на батуте),
Между клеток в зоопарке,
И в театре в раздевалке,
Под шедеврами в музее,
И в овраге, и в траншее,
На песке, на пляже, в море,
На веранде, на заборе,
И в метро, и в самолёте,
И в поездке, и в полёте,
Всем доподлинно известно,
Как приятно, интерестно,
Даже в долговой, блин, яме
Ганджубас курить с друзьями!

Посадили хомячка в клеточку,
В ней подушечка и опилочки,
Только нет у хомячка девочки,
Но есть кормушечка и поилочка.
Очень грустно хомячку жить без подружечкии,
Очень грустно хомячку да без милочки
И не радует его ни подушечка,
Ни кормушечка, ни поилочка.
Подарили хомячочку подружечку,
Очень беленькую и пушистенькую.
А подружечка изгрызла подушечку
И закакала поилочку чистенькую.
Стало жалко хомячку той подушечки,
А особенно-то жалко поилочки,
Темной ноченькой загрыз он подружечку,
Закопал пушистый трупик в опилочки.
А наутро загрустил-запечалился,
По своей пушистой беленькой деточке,
Он кормушечку сломал от отчаянья
И повесился на прутике клеточки.
Жаль его и жаль хомячку-блондиночку,
Вышла сказочка плохая-противная...
А хомяк - он тупая скотиночка,
Да к тому же еще агрессивная...

Умом вас бабы не понять,
А мы и не пытаемся.
Но знаем мы, что баба - блядь,
И этим все кончается.
И хоть пиздят по пустякам,
И хоть нам часто треплют нервы.
Но тело нравиться рукам,
Ведь тело бабы офигенно.
И их игнорить будем впредь,
И будем их любить лишь малость.
Ведь стоит только им впереть,
На нас находит вдруг усталость.
И рушат все мужские нам мечты,
Хотят они с утра до поздней ночи.
И только к стенке отвернешься ты,
Как эта стерва снова секса хочет.
Мы были Апполонами и будем,
Сводя безумствами своих концов.
А бабы ведь нас строго не осудят,
Как видят нас, меняются лицом.
Кто нам не дал, те пусть кусают локти,
Ведь с нами им уже не по пути.
И пусть в паническом бреду, кусают ногти.
Ведь лучше чем мы есть, им не найти.

В третьем веке нашей эры
Император римский
Запрещал легионерам
Браки. Под расписку.

В то же время в том же месте
Жил священник скромный,
И считал он делом чести
Помогать влюбленным.

Не взирая на запреты,
Он венчал их тайно.
И еще писал сонеты
О любви печальной.

Но понятно, император
Не в восторге вовсе...
Войско стало маловато,
Парни все в откосе...

Покумекал, император,
В форум обратился.
И конечно, наш священник
Попросту спалился.

- "ИМЯ?!" -
Рявкнул император.
- "Валентин в крещеньи" -
Молвил беспорядков автор.

- "Нет тебе прощенья!
Без стройбата обойдусь я,
Но не без спецназа!" -
Император или кто я?!
Что молчишь, зараза?!"

И ответствовал священник:
- "Чувства выше плаца!"
Император:
- "Ах, изменник! Расстрелять мерзавца!"

Валентин в глаза той смерти
Посмотрел, не дрогнул.
И Любовью в своем сердце
Всех вокруг затронул.

Очень скоро наш священник
Был причислен к лику
Всех святых, за все мученья
От Любви великой.

Восемнадцать уж столетий
С той поры промчалось.
Валентина дата смерти
Навсегда осталась
В памяти всех поколений.
И для всех влюбленных
Этот день - день исполнений
Всех желаний оных.

А в Рождественскую ночь
Царь царице сделал дочь.
"Когда я", сказал, "ебусь,
Всю трясет святую Русь!"

"ДА,были люди в наше время",
- Но и на них одели стремя ...